ПРЕДИСЛОВИЕ
В тот вечер я окончательно разругался со Светкой. И как же я мог столько времени находиться рядом с такой заразой?! Столько времени она морочила мне голову! Странная все-таки штука -- любовь...
Но повесть моя совсем не о том. Наверно, сейчас я просто подсознательно стараюсь найти подоплеку того, что случилось впоследствии.
Итак, в тот вечер я мчался по дороге как сумасшедший и, конечно, не заметил вылетевшего с перекрестка синего "нисана". На тормоза-то я, конечно, нажать успел. Но, видимо, недостаточно быстро. И моя "копейка" с диким скрежетом влепилась ему в бок. Последнее, что я помню -- это ошарашенные глаза водителя иномарки и летящий куда-то вверх горизонт...
Очнулся я уже в больнице. Врач, как и весь остальной персонал реанимации, смотрел на меня как на ожившего покойника, так как я получил всего лишь легкое сотрясение мозга и небольшой шрам у левого виска. Больше, как ни странно, никаких повреждений не было. Машина моя тоже отделалась сравнительно легко: гнутое крыло, разбитая фара... водителю "нисана" повезло меньше, если не сказать, что совсем не повезло: его очень долго вытаскивали из покореженной машины. Слава Богу, хоть жив остался. Проблем с милицией у меня тоже не было -- виноват был "ниссан".
Но зато у меня появились другие проблемы.
Жизнь моя текла своим чередом: работа, дом, любовь, друзья... в той или иной последовательности. Без приключений и каких-либо важных событий. И почти в один миг все изменилось. И полетело вверх тормашками, перевернув все мои принципы и представления о жизни.
Возможно, толчком к этому послужила авария... может быть.
Но, скорее всего, все началось гораздо раньше.
И вот я... блуждаю по чужим мирам, наблюдаю события, происходящие не со мной...
А когда просыпаюсь -- одна и та же мысль не дает мне уснуть вновь: реальность... где она? Во сне я проживаю тысячи чужих жизней -- ярких и удивительных. А наяву... наяву мир кажется серым, бесцветным... может быть сон -- это и есть настоящая реальность? А явь -- всего лишь сон?...
Судите сами -- перед вами моя повесть. Так, как все было...
*
Последние отблески вечернего солнца бегают веселыми зайчиками по медленно текущей реке, перебегают на растущий по ее берегам сосновый бор, освещают маленькую девочку, одиноко идущую к лесу.
На горизонте видны лиловые тучи, солнечные лучи пронизывают их насквозь, посылая на землю разноцветные полоски. Величавые сосны клонят друг к другу кудрявые верхушки, образуя в монолитном массиве леса живописную арку. К ней вьётся серпантином почти незаметная в густой траве тропинка, по которой идёт худенькая девочка лет восьми.
Она идет медленно, крепко прижимая к груди игрушку -- плюшевого медвежонка. Большие серые глаза ее хранят наивное и задумчивое выражение. Пшеничные волосы, рассыпанные по плечам, слегка колышутся то ли от её медленных шагов, то ли от легкого теплого вечернего ветерка.
Девочка одета в белое кружевное платьице и симпатичные розовые башмачки. Она кажется такой милой и такой беззащитной. Как оказалась она в этой безлюдной местности? Почему идет одна вдоль реки, о чем думает?
Словно кем-то завороженная, она все ближе подходит к лесу. И вот ее уже окружают высокие и молчаливые деревья. Они лишь шепчут что-то друг другу, склоняясь верхушками где-то высоко над землей. Они словно удивлены появлением в своем царстве другого, неизвестного им существа...
Солнце неумолимо катится к горизонту, а девочка продолжает идти,
все глубже погружаясь в тень сосен. Сухая хвоя и мелкие веточки хрустят под её ногами, кое-где слышны голоса птиц. Лес наполнен благоуханием трав и сосновой живицы. Деревья все гуще, все ближе сдвигаются друг к другу, все темнее, все мрачнее становится бор. Голоса птиц стихли, словно кто-то спугнул их, ветки кустов цепляются за платье девочки, словно пытаясь задержать или предупредить о чём-то...
А девочка все идет, не замечая ничего вокруг.
Внезапно глухая стена деревьев словно расступается перед ней, открывая взгляду светлую полянку, всю заросшую невысокой травой. После череды деревьев, застывших в своей незыблемости, появление этой полянки, освещенной лучами заходящего солнца, настолько неожиданно, что девочка останавливается. Эта поляна, такая светлая и чистая, кажется чем-то нереальным после сумрака вечернего леса.
Внезапно глаза девочки расширяются от изумления. Посреди поляны, ловя острыми гранями отблески солнца, стоит невысокий, скорее всего металлический, тонкий крест. Затаив дыхание, девочка некоторое время смотрит, затаив дыхание, на этот, неизвестно откуда взявшийся крест, затем начинает медленно приближаться к нему. Когда она подходит совсем близко, медвежонок выскальзывает из ее рук и подкатывается к подножию зловеще поблескивающего в лучах солнца креста. Девочка порывисто наклоняется за ним и, потеряв равновесие, падает, напоровшись лицом на крест. Тонкие и острые грани креста пронзают ее ноздри. Заливаясь кровью, в тщетной попытке закричать, девочка соскальзывает в омут, который находится у подножия креста, и который скрывает предательская ряска...
Погружаясь в зловонную жижу, девочка пытается зацепиться за траву, растущую по краям омута, но все тщетно. Вырывая комья земли, вслед за ней скрывается под водой крест. И вот уже мутная вода сомкнулась над ее головой. Еще несколько бесконечных секунд маленькая рука пытается ухватиться за край омута, но соскальзывает и пропадает, скрывается в равнодушно колышущейся ряске...
От темной стены деревьев отделяется тень, оформляется в силуэт, похожий на человека, закутанного в плащ. Эта фигура словно вырастает из самой тени, что отбрасывает сосновый бор, словно сама тьма стала осязаемой и страшно опасной...
Медленно и степенно подплывает она к омуту, опускает широкий рукав в воду и достает окровавленный крест. Резким движением втыкает его в землю, устанавливая на прежнее место.
Вокруг стоит давящая тишина, словно лес замер в ужасе. Отряхнув с рукава зеленые комочки ряски, тень так же медленно плывет к лесу и растворяется, пропадая меж деревьев.
По-прежнему зашумел сосновый бор. Солнце окончательно село,
скользнув последним лучом по острым граням креста и багрянцем отразившись на листве деревьев.
...И только плюшевый мишка остался одиноко лежать у подножия креста...
*
Я подскочил на кровати. Утро только начиналось. Лучики солнца выплескивались из-под занавесок и паутинкой вползали в комнату. Я откинулся на подушку и облегченно вздохнул: это был всего лишь сон. Я снова закрыл глаза. Откуда-то из подсознания всплыла картинка:
....маленькая детская ручонка пытается зацепиться за край омута, но попытки бесплодны и она медленно исчезает в покрытой ряской жиже...
Господи! Я снова в ужасе распахнул глаза и сел. Приснится же такое! Да, похоже, от интенсивной работы у меня "потекла крыша".
Срочно пора в отпуск. Деда свожу куда-нибудь, на рыбалку, например...
Да, точно! Я же ему обещал сегодня заехать! Придется вставать.
Жил я в то время один в двухкомнатной квартире, которую предоставил в полное мое распоряжение дед -- мой единственный оставшийся в живых родственник. Родители мои погибли, когда мне было всего семь лет. Горечь утраты стерлась под неумолимым бегом времени -- это было почти двадцать лет назад... помню я их смутно, лишь иногда вспоминаю густые, длинные и черные, словно ночь, ласковые мамины волосы, да ярко-зеленые отцовские глаза. Это было именно то, что досталось мне от них в наследство.
Воспитанием моим занимался дед -- высокий и жилистый старик.
Сколько я его помню, он всегда выглядел одинаково, будто и не старел даже. У него были белые волосы -- не седые, не светло-русые, а именно белые, как чистый лист бумаги. И никакой лысины. Острый орлиный нос придавал лицу суровое выражение, но его смягчали глаза: удивительно ясные и умные, такие же зеленые, как у меня.
Лет десять после гибели родителей я жил вместе с дедом в его доме на окраине города. Дед занимался знахарством, и в нашем доме часто появлялись разные люди, просящие о помощи. Дед читал над ними молитвы, умывал посетителей водой, ходил куда-то... Я во всю эту чушь не верил и втайне посмеивался над фанатиком-дедом, который все свое время тратил на истеричных кумушек, которые и были его основными "пациентами". Он вставал посреди ночи, постился месяцами -- сидел практически на одном черном хлебе и воде -- часто пропадал где-то сутками и порой просто выводил меня из себя своими земными поклонами и молитвами. В доме постоянно стоял густой запах церковной смолы и горящего воска, к которому примешивались разнообразные ароматы сушеных трав.
Потом дед купил небольшую двухкомнатную квартиру в центре города и торжественно вручил мне ключи от нее в день моего совершеннолетия. Сам он остался жить в своем полуразрушенном старом доме на окраине. Там он продолжал заниматься своим, малопонятным мне, ремеслом.
Махнув на деда рукой, я зажил своей жизнью: закончил университет, устроился на работу в одно издательство "свободным художником"-- спецкором по криминалу; немного фотографировал, немного писал. Моих доходов вполне хватило на приобретение подержанной "копейки".
Дома у меня всегда было много друзей и знакомых. Жениться я пока не собирался и жил, можно сказать, в свое удовольствие, один в двухкомнатной квартире. А дед, позанимавшись целительством еще несколько лет, заколотил свою избу и перебрался в дом престарелых.
И вот сегодня мне было просто необходимо заехать к нему.
Я встал, вздохнул и отправился в ванну. Подремать бы ещё пару часиков...
Под напором ледяной воды глаза открылись окончательно.
Бриться совсем не хотелось. Что ни говори, процедура не из приятных. Но обойтись без нее ну никак нельзя. Мою "импозантную небритость" дед обзовет "двухдневной щетиной" и будет, конечно, прав. Но! По этому поводу будет прочитана двухчасовая лекция на тему: "Что за молодежь пошла". Дразнить гусей не хотелось, и я, вздохнув ещё раз, принялся скоблить щеку. Потом почистил зубы и постарался причесать щеткой волосы. После нескольких безуспешных попыток пригладить мои черные космы более или менее приличным способом, я плюнул на это дело и отправился пить кофе.
Затем я сунул в зубы сигарету и поплелся в гараж. После аварии "копейка" заводилась только после долгих уговоров. Как и на этот раз. Все никак не выберу время ее отремонтировать...
Наконец движок взревел и завелся. Ну, что ж, поехали к деду. За окном проносился просыпающийся город. Да, рановато я сегодня встал, но это к лучшему. Успею все дела переделать. Мне ещё надо было попасть к начальнику и поговорить с ним по поводу отпуска. Если бы я как обычно проспал, то ни к деду бы не успел, ни главного редактора на месте не застал бы. А к деду я уже почти месяц не появлялся... как-то неудобно.
Несмотря на все мои уговоры и доводы, дед продолжал жить в «доме престарелых». Все попытки увезти его оттуда приводили к жутким скандалам. Может оно и к лучшему, так как дед мой -- существо беспокойное и своенравное до ужаса.
Я подрулил к унылому серому зданию «дома престарелых». В скверике одиноко сидел старичок и раскладывал пасьянс - "косынку". Выглядел он так же уныло, как и все вокруг. Совершенно не понимаю, зачем дед сюда перебрался. Тоска кругом смертная... Если не хочет со мной жить, жил бы себе в старом доме. Все рано никакого хозяйства у него не было, поскольку всё свое время он молился. К тому же, кроме старого ободранного кота Самсона, никакая скотина с ним не уживалась. Кот ушёл из дома и пропал без вести ещё года за два до моего переезда, а небольшой сад рос сам по себе, почти не требуя никакого ухода, поскольку сорняки там отчего-то совсем не приживались. Правда, приходилось каждое лето запасаться дровами на зиму, но это было единственное неудобство.
-- Здравствуй, дядь Вань! -- поздоровался я. -- Ты, случайно, моего не видел?
Он поднял на меня печальные глаза:
-- Здравствуй, Станислав. Ты про Ефима, что ли? У себя он, где ж ему быть? Только ты пока не ходи туда, обожди немного.
-- Как это "не ходи"? --Возмутился я.-- Еще чего! Я и так уже опаздываю!
И, не обращая внимания на слабые попытки дяди Вани остановить меня, направился к деду.
Здание «дома престарелых» всегда приводило меня в дрожь. Серые стены, облупившийся от времени потолок и паркетный пол, давно требующий ремонта. В одной из стен имелся пролёт, представляющий собой "уголок досуга", вероятно. Там в ободранных кадках стояли странные цветы, отдалённо напоминающие гигантские папоротники юрского периода, да стоял телевизор явно того же века. Как ни странно, это доисторическое чудовище ещё работало, правда старушкам, пытающимся посмотреть по нему любимый сериал, приходилось наглухо задраивать окна вылинявшими шторами, чтобы хоть как --то разобраться в том, что происходит на экране. Единственное, что мне здесь нравилось, так это то, что у каждого старичка была отдельная комната, в крайнем случае, их селили по двое. Комната деда находилась в самом конце коридора, так что мне пришлось долго идти по жуткому паркету, стараясь не переломать себе ноги.
Открыв дверь его комнаты, я буквально остолбенел: дед стоял посреди помещения на коленях, повернувшись лицом к окну. Вокруг него был очерчен мелом круг, по бокам, спереди и позади него горели, чадя, четыре свечи. Дед что-то бубнил и кланялся, касаясь лбом пола и устремив взгляд в окно, которое было плотно занавешено шторами. Интересно, что он там пытается разглядеть?
Некоторое время я стоял открыв рот и изумленно таращился на деда. Потом вспомнил, что в прошлом он вытворял еще и не такое и решил все-таки подождать.
Я осторожно вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Она предательски скрипнула. В щель я успел заметить, как вздрогнул дед, но монотонного бурчания своего не прекратил. Через некоторое время за дверью все стихло. Потом тихонько скрипнула кровать. Кажется, можно заходить.
Я набрал побольше воздуха и открыл дверь. В комнате стояла гробовая тишина, и ничто не напоминало о том, что здесь что-то происходило: никаких кругов и свечей на полу, а дед, словно младенец, мирно посапывал в кровати, отвернувшись к стене... странно. Я же только что видел его, стоящим на коленях! Когда он успел привести комнату в порядок, скажите на милость?! Так... дедуля опять чудит. Я осторожно присел на кровать.
-- Дедушка, -- начал я. -- Дед!
Никакой реакции.
-- Де-д, это я, Стас.--Повисла пауза. Дед не отвечал. -- Але! Ты что, спишь?
Дед слегка шевельнулся. Я воспрял духом.
-- Дедуль, я очень спешу, ты скажи мне, чего тебе привезти, да я поеду. Мне еще на работу надо сегодня успеть. Попробую отпуск выбить... Может, съездим с тобой куда-нибудь, порыбачим...
Дед не подавал признаков жизни.
-- Дед, -- сказал я, помолчав некоторое время. -- Ты что, оглох?
А в ответ тишина...
-- ДЕД!!! -- заорал я.
Дед сел на кровати, укоризненно посмотрел на меня, почесал шею и изрек:
-- Совсем не обязательно так орать. Я тебя и так прекрасно слышу.
Челюсть у меня буквально отвисла. А дед продолжал ворчать:
-- Вот, взял привычку орать на старших. Ну никакого уважения! Что за молодежь пошла! Всю душу в него вкладываешь, все для него делаешь... А он? Отблагодарил! Орет на родного деда! Вот, взял привычку...
-- Извини, дедуль, -- сказал я на всякий случай. Правда, на него это никак не подействовало, он только еще больше разошелся. И зачем я брился?! Всё равно нарвался...
Продолжая ворчать, дед достал трубку и принялся набивать ее какой-то гадостью. Вообще-то он не курит, но иногда позволяет себе выкурить, трубочку-другую какого-то зелья. Судя по запаху, это что-то вроде сушеных клопов.
Атмосфера в комнате быстро засорялась дедовым зельем.
-- Кормишь их, поишь... -- продолжал бормотать дед между затяжками. -- И никакой благодарности...
Я разогнал рукой едкий дым и пересел на другую кровать, подальше от его вонючей трубки.
-- Дед, я только хотел узнать, что тебе...
-- Не перебивай старших!
-- Но я не...
-- Цыц! Сейчас съездишь в магазин, ну тот, что на углу, ты знаешь, и купишь мне кое-что вот по этому списку. -- Он протянул мне аккуратно сложенную бумажку. -- Потом расскажешь, чего это ты приперся в такую рань, тебя ведь, обычно, пушкой не разбудишь... Ладно, давай, топай.
Вот такой у меня дед. Абсолютно загадочный.
Я зашел в маленький магазинчик на углу и огляделся. Дед как-то показывал мне его, но внутри я оказался впервые.
В магазине царил полумрак, разгоняемый кое-где выбивающимися из-под плотно занавешенных окон лучами солнца и светом шикарной люстры, утыканной настоящими свечами, свисающей почти до самого пола. Занавески на окнах были из тяжелого бархата. Он весь переливался, отражая пламя свечей. Прилавок занимал очень мало места, собственно, это был всего лишь небольшой столик, слегка загораживающий дверь в подсобное помещение. Вокруг витал запах сандала и каких-то трав.
Весь товар был развешан на стенах, лежал на небольших, в основном круглых, столиках, полочках, подставках. Они стояли в беспорядке по всему помещению, а некоторые просто свисали с потолка.
Да, довольно необычная обстановка для магазина. Приглядевшись, я понял, что и сам товар в этой лавке был не совсем обычным. А точнее, совсем необычным.
Я подошел поближе к одному из столиков. На нем находилась высокая и узкая цилиндрическая колба. Она была наполнена какой-то жидкостью. А в жидкости плавало нечто вроде отрубленной человеческой кисти... Бр-р-р... Какая гадость.
Я поднял глаза и вздрогнул: передо мной неожиданно оказался маленький лысый человечек, вероятно, хозяин заведения. Как он ухитрился подойти так бесшумно?
Человечек выглядел довольно забавно: он был лысый и толстый, почти шарообразный. Лысым он был абсолютно: у него не было даже ресниц. Я невольно улыбнулся, глядя на него. Он хмуро посмотрел на меня и произнес неожиданно густым рокочущим басом:
-- Чем могу служить, молодой человек?
Я достал дедову записку, развернул:
"Сорок свечей черного воска,
Корень мандрагоры,
Вербена свяченная ... "
Чего-чего? Интересно, зачем ему корень мандрагоры и вообще, что это такое? Я решил не ломать голову и просто протянул список продавцу -- пусть сам разбирается. Толстячок взял список, прочитал его и, ничуть не удивившись, укатился в свою подсобку.
От нечего делать я принялся глазеть по сторонам. На полочке слева от меня находился кусок кожи с волосами, заплетенными в косу. Боже, да ведь это скальп! Я поспешно отошел от подставки и решил больше никуда не смотреть. Миленькая лавочка, ничего не скажешь...
Тем временем продавец вышел из подсобки. В руках он нес коробку.
-- С Вас 26 долларов, -- сказал он, передавая ее мне.
-- Долларов? -- удивился я. -- А рублями нельзя?
-- Нет, -- отрезал он. -- Если у вас нет долларов, можете взять товар, разменять рубли и принести мне.
-- Вы мне доверяете ? -- Еще больше изумился я.
-- Безусловно. Только дело тут не в доверии. Вы просто не сможете меня обмануть. Идите и не задерживайтесь,--сказал он строго и растворился в своей подсобке.
Не успел я опомниться, как оказался на улице с коробкой в руках. Я пожал плечами, закинул ее в машину и поехал назад к деду.
Деда я обнаружил сидящим в скверике на лавке. Он увлеченно болтал с другими стариками. Увидев меня, он махнул рукой, подзывая к себе.
-- Принес? -- спросил он.
-- Да, только я еще не расплачивался.
-- Почему?
-- У меня с собой только рубли, а продавец доллары требует.
-- Ну так иди и поменяй, что стоишь как истукан? -- скомандовал дед, увлеченно роясь в коробке.
Пришлось отправляться исполнять приказ, спорить с дедом всегда бесполезно, даже опасно.
Скоро я уже снова стоял напротив магазина лысого продавца.
Разглядывая причудливую витрину, я думал о странных событиях сегодняшнего утра. Сначала этот жуткий сон, потом дед с его причудами. Еще вот этот загадочный продавец... и почему это он так уверен был, что я его не обману с деньгами? А вот возьму и не отдам ему баксы! Пусть потом локти себе кусает. Я уже совсем было решил уйти и проучить толстяка за доверчивость, как вдруг возле меня неожиданно материализовался он сам.
-- Быстро же вы обернулись, молодой человек, -- пророкотал он, выхватывая у меня деньги. -- Благодарю Вас.
И он направился в магазин. На пороге обернулся и, смерив меня насмешливым взглядом, добавил :
-- Только не старайтесь больше обучать старую собаку новым трюкам. Да не стойте Вы с открытым ртом! На работу опоздаете. -- И скрылся в дверях своей лавки.
В редакцию я, конечно, опоздал. Еще бы, столько событий за одно утро. В приемной меня встретила и приветливо улыбнулась Сонечка — любимая секретарша нашего шефаСпортсменка, комсомолка и просто красавица. Она уже давно строит мне глазки, но меня не привлекают блондинки с кукольными личиками и пустыми, пусть и красивыми, глазами. К тому же, всем в редакции было известно, что Сонечка являлась любовницей нашего шефа. Говорят, он ей даже квартиру купил, или что-то в этом роде. Болтают про них разное -- я не особо прислушивался, не люблю сплетен. Но главное уяснил: Сонечка -- это запретная зона, если не хочешь работу потерять.
-- Привет, Стасик -- промурлыкала она. -- Где это ты пропадаешь? А то шеф тобой уже несколько раз интересовался. Я тебе даже на мобильник звонила, но он отключен был.
-- Привет, -- хмуро ответил я. Мобильник-то я вообще дома забыл... -- И давно это было?
-- Не очень. Ты давай, заходи уже. Скажи, что здесь дожидался, если спросит, конечно. У него кто-то с утра сидел, только вышел.
-- Спасибо, Сонечка! -- Обрадовался я. -- С меня шоколадка.
Соня издала тяжелый вздох и проводила меня томным взглядом, а я открыл дверь кабинета.
К сегодняшнему дню я должен был сдать очерк об одной криминальной истории. Шеф, как обычно, ждет сенсаций, но из обыкновенной бытовой драки сложно создать бестселлер. Пришлось сочинить душещипательную историю о неразделенной любви и кровавой ревности...
Главный редактор, как всегда, что-то увлеченно писал, покусывая кончик авторучки. На столе перед ним стоял компьютер, но свои заметки он предпочитал делать по старинке, шариковой ручкой на небольших клочках бумаги. Слабые попытки Сонечки приобщить шефа к современной технике успехом не увенчались, и ей приходилось подолгу разбирать каракули редактора, переводя их на общедоступный язык. В этом я с шефом был солидарен, поскольку и сам мог писать только остро отточенным карандашом на любимом потрепанном уже довольно сильно блокноте. По другому "муза" появляться не желала.
Я осторожно прикрыл за собой дверь, стараясь не шуметь. Шеф поднял голову и посмотрел на меня:
-- А, Старцев! Явился наконец.
-- Да, я в приемной ждал... -- принялся я врать.
-- Ладно, -- перебил он меня. -- Не надо. Очерк готов?
-- Да.
-- Давай сюда.
Я протянул ему несколько листков бумаги.
-- Так, -- сказал он, пробегая глазами мой "шедевр". --В принципе, неплохо. Чуть подредактируем... Получай новое задание.
-- Андрей Вячеславович! -- Взмолился я. -- А как же мой отпуск? Вы же обещали! Я уже года три в отпуске не был.
Он отложил бумаги в сторону и внимательно посмотрел на меня:
-- Заработался что ли? Ну ладно, съездишь на пару дней в одну деревню, напишешь статейку на полполосы и -- гуляй хоть три месяца, лады?
-- Отлично! -- обрадовался я.
-- Бумаги у Сони, талоны на бензин в бухгалтерии. Оформляй и сегодня отправляйся.
И он снова погрузился в работу. Я немного постоял в нерешительности, потом вышел из кабинета.
Беготня по оформлению документов заняла около часа. Через два часа я уже сидел дома и изучал предоставленные мне бумаги. Изучать, собственно, было нечего. В наличии имелась только справка из одного районного отделения милиции о том, что три дня назад пропала девочка. Ей было всего восемь лет. Она гостила у своей бабушки на каникулах и, вероятно, заблудилась в лесу. Я слышал, в том районе великолепные леса, богатые грибами и порой почти непроходимые.
Короче говоря, надо туда съездить и выяснить все на месте.
Странно, а как это отпустили ребенка одного в лес? Ладно, пора отправляться. Я быстренько покидал необходимые вещи в потрёпанную сумку, огляделся по сторонам, нашёл свой мобильник и засунул его в карман. Чуть опять его не забыл...
Я уже собирался выходить, когда зазвонил телефон. Я остановился в дверях, раздумывая, стоит ли отвечать, потом всё же вернулся и поднял трубку.
-- Слушаю, -- сказал я. Звонил дед.
-- Ты совершенно неисправим! -- Послышался его голос. -- Где твое "здравствуйте"? Да, вежливости я тебя, наверно, никогда не научу.
Я разозлился. Зря я вернулся, надо было не подходить к телефону... хотя вряд ли это мне помогло бы. Если моему деду что-то от меня понадобилось, он из-под земли достанет. Я рявкнул:
--Между прочим, это ты мне звонишь, а не я тебе! И ты сам не поздоровался! И вообще, мы сегодня уже виделись!
-- Не перечь деду!
Я вздохнул. Это становилось уже невыносимым. Но дед на мой вздох никак не отреагировал и продолжал:
-- Мне стало известно, что тебя отправляют в командировку, -- говорил он.
Интересно. Ему "стало известно", видите ли. Мне самому об этом "стало известно" только что. А он-то откуда знает?
-- И не перебивай меня!
Да я и не собирался... молчу в трубку. Дед помолчал мне в ответ, потом продолжил:
--Ну так вот, в этой поездке тебе угрожает опасность. Какая -- не скажу, все равно не поверишь, да и не поймешь. Но будь предельно осторожен, понял? Не забудь надеть кулон, который я тебе подарил, помнишь?
-- Помню, -- ответил я.
Он действительно как-то надел мне на шею небольшой кожаный кулон с непонятными надписями. Кулон был прикреплен к такому же кожаному шнурку. Вещица была довольно изящная и, видимо, эксклюзивная. По крайней мере, я таких никогда не видел. Я его сразу же забросил подальше и больше ни разу не надевал. Хотя нет, один раз всё же дед заставил меня его надеть. Это было прямо перед аварией. Куда же я его потом засунул?
-- Одень его немедленно!
-- Ладно, -- я не без труда нашел кулон и нацепил его на шею поверх рубашки. Потом опять взял трубку.
-- Надел?
-- Да.
-- А теперь засунь его под рубашку.
Проницательность деда начинала напрягать. Я вздохнул и запихал кулон за пазуху.
--И еще. Я тебя очень попрошу, не суй свой любопытный нос куда тебе не следует. Напиши несколько строк об этой девочке и, не задерживаясь, отправляйся домой. Понял? Не задерживаясь! Особенно не ходи ни на какие вечеринки! Я немного не уверен во времени, но там тоже что-то должно произойти...
-- Дед, -- не выдержал я, -- откуда ты знаешь про девочку?
-- Я, Стас, знаю гораздо больше, чем ты способен понять. Постарайся на этот раз не задавать лишних вопросов, просто прими совет умудренного жизнью старого человека. Не задерживайся там, обещаешь?
А вот это уже была провокация. Дед прекрасно знал, что обещания свои я всегда выполняю, что бы ни случилось. Несмотря ни на что.
-- Хорошо, -- вздохнул я, --обещаю.
-- Ну вот и замечательно, -- обрадовался дед и поспешно повесил трубку. Наверно, побоялся, что я передумаю. Ну да Бог с ним, пора ехать.
Через полчаса я уже выезжал из города по направлению к искомой деревне. Ровная дорога убаюкивала. Я зевнул. Рановато я все-таки сегодня встал... Как бы не заснуть за рулем.
Деревня, в которую я направлялся, находилась довольно далеко от цивилизации, так что пришлось еще долго трястись по проселку. Вскоре дорога свернула в лес. Вокруг меня проносились стройные деревья, утопающие в густой траве. Стайка птиц вспорхнула с куста, испугавшись звука мотора; промелькнула пушистая белочка...
Какие же тут живописные места! Я не выдержал, заглушил мотор и пошел бродить по лесу. Меня окружал березовый лес, такой густой, что приходилось в некоторых местах продираться сквозь почти непроходимую чащу. Вскоре он кончился, и неожиданно я оказался в сосновом бору. Здесь даже пахло как-то по-особенному, не так, как в березняке. Сухие хвоинки и тонкие сухие палочки хрустели под ногами, щебетали птицы, шелестел в ветвях ветер.
Довольно долго я ходил, просто наслаждаясь августовским лесом, потом принялся собирать грибы. Пройти мимо таких красавцев было просто невозможно. Громадные, как с картинки, боровики и подберезовики. Сыроежки я даже не брал. Пару раз набрел на семейство лисичек. Их одних хватило бы на приличное жаркое. Пришлось срочно возвращаться обратно в машину. Там я достал из багажника ведро, с помощью которого обычно мыл своего «коня» и отправился обратно, уже с ведром в качестве корзины.
Погода стояла довольно жаркая, даже комаров не было видно. Зато мне часто встречались белки. Они совершенно меня не боялись и довольно нагло выпрашивали чего-нибудь вкусненького. Я не стал жадничать и поделился с ними несколькими грибами.
Немного устав, я присел на поваленное дерево, вытащил сигареты и решил покурить. Но, не успел я чиркнуть зажигалкой, как почувствовал удар по спине, будто кто-то хлопнул меня по плечу. От неожиданности я выронил зажигалку и обернулся. За спиной никого не было. Только слегка покачивалась ветка молодой сосны, словно кто-то задел её, поспешно спрятавшись в густой чаще.
«Наверно, показалось»,--подумал я и принялся шарить рукой в траве, надеясь найти зажигалку. Она должна была упасть мне под ноги, но, как я не искал, найти её в густой траве так и не смог. Запихав ненужную сигарету обратно в пачку, я встал, подхватил ведро с грибами и пошёл дальше. Всего в нескольких шагах от дерева, на котором я сидел, мне попался очень красивый боровик. Таких громадных грибов я в жизни не встречал. Его шляпка в диаметре была не меньше двадцати пяти сантиметров, а ножка была толщиной с мою руку. Но самое удивительное, что этот красавец был абсолютно крепким и совсем не червивым. Немного поодаль я нашёл ещё несколько таких же грибов, потом мне попались не менее потрясающие подосиновики. А на небольшой полянке я наткнулся на самые настоящие шампиньоны. Никогда бы не подумал, что они еще встречаются в дикой природе!
Фантастические грибы вывели меня к берегу реки. Она медленно перекатывала свои воды среди крутых берегов и пестревших то здесь, то там островков плакучих ив. Я моментально забыл про грибы и полез купаться.
В озёрах и прудах в жару вода напоминает масло. На поверхности она тёплая, почти горячая, за день она прогревается так, что даже заходить порой в нее неприятно. Ко всему прочему она тёплая только на поверхности. Чуть ниже – и ноги уже сводит. Поэтому в прудах и озёрах я купаться не люблю. Озеро больше подходит для того, чтобы им любоваться…
Другое дело – речка! В ней вода всегда равномерно перемешана и даже в сильную жару остаётся приятно прохладной. А течение никогда не было мне помехой, плаваю я как акула.
В этой реке течения, похоже, вообще не было. Скорее всего, то место, куда я вышел, представляло собой небольшую заводь, где течение всегда слабое. Я вдосталь нанырялся, нарвал зачем-то целую охапку кувшинок, спугнул семейство диких уток и вытащил их норки парочку сердитых раков, которых тут же отпустил на волю. Словом, отдохнул душой. Давно не выпадало мне такой возможности, всё эта работа проклятая…
Жара постепенно спадала, день клонился к вечеру. Выбравшись из речки я уселся на вершине холма и моим глазам предстало потрясающее зрелище: величавый сосновый бор в лучах заходящего солнца. Эта картина показалась мне чем-то знакомой, словно я уже бывал здесь раньше. Некоторое время я обсыхал, любуясь на склонившиеся кронами деревья, потом с вздохом встал и принялся одеваться. Всё хорошее когда-нибудь кончается, только очень уж быстро…Пора было отправляться на поиски машины.
Машина нашлась далеко не сразу. Зато по дороге я встретил ещё несколько белочек, отличавшихся особой настырностью
(пришлось снова делиться грибами) и совершенно дикого ежа. Это животное, похоже с человеком никогда в своей жизни не встречалось, поскольку вместо того, чтобы свернуться в клубок, как поступают все порядочные ежи, он принялся пихать меня лапами. Да так сильно, что я его чуть не выронил. Еж пыхтел и фыркал как сумасшедший, пришлось отпустить животинку на волю, наколов несколько грибов ему на колючки в качестве компенсации за беспокойство. Не без труда я наконец, нашёл свою машину, закинул ведро с грибами в багажник и завёл мотор.
В деревню я въехал уже под вечер. Солнце уже почти совсем закатилось за горизонт, но было ещё светло. Я решил поискать ночлег. Конечно, я мог бы переночевать и в машине, но, если есть возможность, всегда стараюсь обеспечить себе наибольший комфорт. Не долго думая, я постучал в первый попавшийся домик на окраине.
Домик был небольшой, одноэтажный. Весь белый, словно из снега. Во дворе чисто, ни единой соринки. Возле калитки росли густые кусты сирени и калины, во дворе возвышалась громадная ель.
На мой стук вышла маленькая старушка. Одновременно с нею из будки появился громадный, почти со старушку волкодав. Вид у него был довольно устрашающий. Хотя собак я не боюсь, но сердце у меня всё равно ёкнуло. Но пёс только внимательно осмотрел меня большими карими глазами, затем медленно перевёл взгляд на хозяйку. Та едва заметно покачала головой. Волкодав повернулся и скрылся в будке.
--Проходи, -- сказала мне старушка, открывая калитку. Я зашёл во двор и пошёл вслед за ней. Бабулька едва доходила ростом мне до плеча. Маленькая, хрупкая. Седые волосы стянуты в пучок на затылке. Даже не седые, а белые, почти как у моего деда. Странно, как она не боится впускать совершенно незнакомого человека в дом, хотя с таким псом особо не забалуешь. Но всё равно, смелая бабуся.
Мы прошли в хату. Внутри было так же чисто и аккуратно, как и снаружи. Вокруг витал своеобразный деревенский запах, но к нему примешивалось ещё что-то очень знакомое, словно я снова попал в детство, в дом, где мы жили с дедом.
Обстановка была скромной: две высоких старинных кровати, все в плетёном кружеве ручной работы, их слегка закрывали такие же плетёные занавески. Круглый стол, накрытый белоснежной скатертью. На столе стояла скромная, но симпатичная вазочка с букетиком полевых цветов. Между небольших окошек стояло большое старинное зеркало, очень красивое, резное, с множеством завитушек. Вдоль левой стены находился старенький диванчик, заботливо укрытый покрывалом. Возле двери стоял огромный комод, явно того же века, что и зеркало. Пол был заботливо устлан ткаными ковриками. В «красном углу», как положено, висели иконы. Сразу было видно, что они очень старинные и дорогие. Возможно, единственная ценная вещь в доме. Они тоже были заботливо украшены кружевом. Из соседней комнаты виднелась русская печь
--Проходи, -- повторила старушка и указала рукой на диван,-- я тебя слушаю.
Я собрался с духом и сказал:
-- Я журналист, зовут меня Станислав Старцев. Приехал в вашу деревню, чтобы написать статью. Мне нужно пару дней где-то пожить. Может, вы порекомендуете кого-нибудь, кто может сдать мне комнату на два, может, на три дня? Я не привередлив, в крайнем случае, сойдёт простой сеновал. Даже сеновал предпочтительнее – люблю запах свежего сена…
Старушка некоторое время внимательно меня разглядывала серыми, с грустинкой глазами, потом произнесла:
--Ты можешь остановиться у меня.
Я обрадовался. Мне явно сегодня везёт! По крайней мере, начиная со второй половины дня… надо же, зашёл в первый попавшийся дом, и уже нашёл где ночевать. Обычно на поиски жилья у меня уходило не меньше трёх часов, а порой так и приходилось спать в машине, если, конечно, машина оказывалась рядом.
-- Сколько я буду Вам должен? – спросил я.
-- О чём ты говоришь, -- удивилась старушка, --ночуй за ради Бога. Только не сори, да собачку мою не забижай.
Я невольно улыбнулся. Такую «собачку» пожалуй, обидишь! Слопает и не заметит. А старушка продолжала:
-- Где ляжешь-то? Хочешь, на печке, или на кровати? На печке жарковато, правда. Может, на сеновал пойдёшь? Сено у меня свежее, нынешнее.
--Да, пожалуй, на сеновале лучше.
-- Вот и хорошо, давай-ка, Станислав, неси-ка сюда свои грибочки, пожарим. Картошечку с грибами, поди, любишь?
-- Откуда вы знаете, что я грибов набрал? – удивился я.
Она улыбнулась, отчего лицо её помолодело лет на двадцать и сказала:
-- Ну, это не сложно, милый. В наших лесах грибов видимо-невидимо. Только слепой их не заметит. А по лесу ты походил, это сразу видать. Вон, репей в волосах, сучок за пуговку зацепился,…догадалась. Ну, ступай. А я тебе постель приготовлю, не на голом же сене тебе спать!
Через некоторое время я уже сидел за столом в маленькой кухне Евдокии Ивановны ( так звали старушку) и за обе щеки уплетал восхитительную картошку с грибами. И запивал всё это парным молоком. Пир богов! Учитывая, что целый день у меня во рту не было ни крошки. Если, конечно, не считать пирожка якобы с мясом, который я перехватил по дороге из редакции домой.
Хозяйка сидела напротив меня подперев рукой щёку и с интересом наблюдала за тем, как я уничтожаю полную сковороду с грибами. Сама она не ела, только прихлёбывала что-то из кружки. Когда я закончил есть, она отставила в сторону пустую сковороду и спросила:
-- Ну так какие дела привели тебя в нашу деревеньку?
-- Девочка тут у вас пропала. Вот меня и прислали, так сказать. Расследование провести.
-- Да, -- произнесла Евдокия задумчиво. – Жалко как Анюту. Совсем ребёнок. Ей ещё бы жить да жить…
-- А что случилось, -- всполошился я. – её уже нашли, что ли?
-- Нет, ещё не нашли. Но скоро найдут. Похоронить её надо скорее, по обряду. Дух её этого просит.
От этих слов у меня по спине побежали мурашки. Глаза старушки мерцали, словно звёзды, отражающиеся в озере. Взгляд затуманился, она смотрела сквозь меня, словно видела что-то такое, что недоступно большинству людей. Что-то, на чём держится вся вселенная.
-- Откуда Вы знаете, что она умела? Может, просто заблудилась, -- осторожно спросил я.
Взгляд Евдокии немного прояснился, Великое Ничто из него вдруг пропало. Глаза сверкнули почти яростно:
-- Знаю что говорю! Не жива она, утонула, в лесу, в омуте.
-- А как же отпустили её одну в лес? – решил уйти от опасной темы я. – как же она заблудилась?
-- Леший, видать завёл, -- рассеянно ответила Евдокия. – у нас ведь леса-то какие кругом… может, чем не понравилась ему… он частенько пошаливает. Ты, кстати, тоже будь поосторожнее, не очень-то по лесу шляйся. Хотя тебя, -- она внимательно на меня посмотрела, -- тебя он, похоже за своего принял. Вон, и печать свою оставил.
Так, подумал я. Похоже, у бабуси не все дома. Пора сворачиваться, да спать ложиться. Завтра схожу в милицию, или что тут у них, потом к родственникам, накидаю статейку и – домой. Евдокия дала мне два одеяла, подушку и проводила к небольшому сарайчику, где мне предстояло ночевать.
В сарае пахло сеном, он был забит им почти до потолка. Забравшись на самый верх, я снял рубашку и удивлённо уставился на неё. На плече красовался довольно чёткий отпечаток маленькой ладошки, словно ребёнок, вымазав ручку в зелёной акварели, играя, хлопнул меня по плечу. Только отпечаток был четырёхпалый…
А ведь меня действительно кто-то хлопнул по плечу, когда я присел на дерево и хотел покурить. Зажигалку я тогда так и не нашел… странно всё это, думал я, наблюдая, как отпечаток четырёхпалой ладошки постепенно исчезает.
Уже через несколько минут я был уверен, что мне всё это просто показалось. Я довольно намотался за этот день, да и встал рано, что само по себе уже было необычно для меня. Жутко хотелось спать. Сено действительно было свежим и душистым. От дурманящего аромата я почти моментально провалился в сон.
*
Ни единой звездочки на затянутом тучами небосклоне. Лишь полный диск луны скудно освещает пригорок и трех мальчиков. Один из них чертит что-то на земле, двое других наблюдают за ним.
За спинами ребят возвышается громада полуразвалившегося каменного здания, в неясном свете луны она кажется обломком скалы, чудом занесенным в этот край густых непроходимых лесов... звенящая тишина окружает этот пейзаж. Нигде не вскрикнет птица, не хрустнет сучок. Даже ветер затих и не шелестит в кронах деревьев.
Мальчик закончил чертить, поднимается. Лунный свет падает на землю и освещает то, что он начертил на влажной от росы земле. Это большой круг с пятиконечной звездой внутри. По углам в ней начертаны какие-то непонятные знаки.
-- Слушай, -- робко спрашивает один из ребят у того, кто чертил пентаграмму, -- может быть не надо, а?
-- Ты что, струсил? -- насмешливо говорит тот.
-- Нет, -- поспешно отвечает мальчик, -- я просто подумал, что... ну, а вдруг не получится?
-- Еще как получится! У ведьмы-то получается. Мы же у нее эту бумагу стащили, помнишь? Кстати, давай ее сюда. Она по ней, наверное, духов вызывает. Может, они желания исполняют...
--Всё равно страшно...
--Не дрейфь!
-- Она еще свечи зажигала...
-- Ну, и мы сейчас зажжем. Давай спички!
Паренек выхватывает из протянутой руки товарища спички, достает свечи и ставит по углам пентаграммы. Через несколько мгновений мерцающие огоньки смешались с ровным светом луны. Мальчик становится в центр круга и произносит удовлетворенно:
-- Ну, вот, вроде бы, и все. Она всё так же делала... и хватит трусить! -- добавляет он, увидев, как прижались друг к другу его друзья.
Один из них протягивает ему свернутую в трубку бумагу. Скорее всего это не бумага, а нечто вроде свитка из тонко выделанной кожи. Он потемнел, видимо от ветхости, облохматился, свисая по краям бахромой.
Стоящий в центре пентаграммы мальчик разворачивает свиток и начинает читать то, что там написано, с трудом выговаривая непонятные слова, иногда запинаясь. Его голос гулко отражается от стен полуразвалившегося здания, возвышающегося прямо за его спиной.
Внезапно темноту ночи ярким зигзагом пронизывает вспышка молнии, разделяя пополам небосклон. Немного погодя ее догоняет раскат грома. Ребята вздрагивают, в страхе жмутся друг к другу. Поднимается ветер, срывая листву с деревьев, гасит свечи, стоящие по углам пентаграммы.
На миг фигурка мальчика, стоящего в ее центре исчезает в кромешной тьме -- луна поспешно спряталась за набежавшие тучи -- но всего лишь на миг. Линии пентаграммы загораются ярким пламенем необычного зеленоватого оттенка, едва не опалив ноги мальчика. Но он словно не замечает ничего вокруг, словно поневоле продолжает произносить слова древнего заклятия, не в силах прервать магию старинного писания...
--…Именем Сатаны повелеваю: явись Белиал, демон тьмы, явись и служи!
Внезапно небеса словно разверзлись, и хлынул ливень. Линии пентаграммы угасают, но лишь для того, чтобы вновь загореться зеленым пламенем...
Шорох начинающегося ливня прорезает нечеловеческий крик. Паренек, читавший заклинание, поднимает глаза от свитка и застывает в ужасе: один из его товарищей неожиданно вспыхивает и загорается ярким пламенем. Размахивая руками, крича от боли и страха, он мечется из стороны в сторону несколько бесконечно долгих секунд, затем падает на землю, заливаемую потоками дождя, остаётся на ней неподвижной бесформенной грудой...
Второй его товарищ невероятным образом начинает изменяться.
Расколовшись, словно орех, его голова выпускает на свет безобразную морду монстра, который, выбираясь из тела мальчика, упирается когтистыми лапами ему в плечи и снимает его с себя, словно чулок...
Переваливаясь на невероятных трехсуставчатых ногах, поблескивая сочащейся зловонной слизью кожей, существо подходит к оцепеневшему мальчику, по-прежнему стоящему в центре пентаграммы.
Волосы у него стали совсем белыми, тело покрыл холодный пот,
который не мог смыть даже ливень. Свиток паренек выронил, и тот валялся теперь у его ног.
Монстр приближается и останавливается возле самого края горящей зеленью пентаграммы.
-- Это ты меня звал? -- шелестит нечеловеческий голос.
Мальчик заворожено смотрит в бездонные нечеловеческие глаза существа и, не в силах разлепить онемевшие губы, кивает.
-- Чего ты хочешь, -- без всякого выражения произносит монстр.
Мальчик продолжает в ужасе молчать. Существо делает шаг в его сторону, и ребёнка начинает трясти от нечеловеческого ужаса.
-- Чего ты хочешь, говори, -- опять зашептало существо.
-- Я не знаю, -- еле слышно лепечет мальчик.
-- Не знаешь...а надо знать..говори! -- в третий раз повторяет монстр.
-- Я, я... ну... -- запинаясь шепчет испуганный мальчик и начинает пятиться, неосознанно стараясь отойти от этого ужаса как можно дальше, выходит из пентаграммы и прижимается спиной к стене.
Раскат грома сливается с грохочущим смехом чудовища.
-- Все условия выполнены, -- говорит оно. -- Свобода!
И монстр перешагивает через линии пентаграммы, которые моментально гаснут, подходит вплотную к застывшему в ужасе ребенку...
-- Значит, -- шелестит, закладывая уши его голос, -- ты этого хотел?
И громадная когтистая лапа опускается на стену в том месте, где секунду назад находилась голова обезумевшего от ужаса мальчика, оставляя после себя сгустки крови и мозга... их поспешно смывают потоки дождя.
И вновь разносятся над лесом раскаты громоподобного нечеловеческого смеха...
*
Я вскочил. Сердце билось в груди так, словно хотело выскочить и ускакать куда подальше. В ушах стоял этот ужасный хохот. Только через несколько минут я осознал, что это звонит мой мобильник. Выругавшись, я отключил противную трубку, даже не посмотрев, кто звонил.
Немного отдышавшись и постепенно приходя в себя, я снова закрыл глаза и уронил голову обратно в подушку. Однако её на положенном месте почему-то не оказалось, и моя голова рухнула прямо в колючее сено. Несколько секунд я пытался понять, где я нахожусь, с трудом вспомнил, сел и принялся вытаскивать из волос сухие травинки. Наверно, я так метался во сне, что смахнул подушку вниз. Ну, точно, вон она на земле валяется. Похоже, всё равно придётся вставать. Что-то эти кошмары становятся дюже навязчивыми. Что со мной происходит? Ну прямо триллеры какие-то снятся... хорошо еще, не "мыльные оперы"... Спать больше не хотелось.
В сарае пахло свежим сеном, из щелей тянуло утренней прохладой. Солнечные лучики пробивались сквозь крышу и зайчиками лежали на лоскутном одеяле, которое дала мне Евдокия Ивановна. На деревне горлопанили петухи. Судя по всему, было раннее утро. С улицы доносился гогот гусей и кряканье уток, раздавалось мычание коров, блеяли овцы. Вероятно, их гнали на пастбище.
Да, рановато я стал подниматься... ну чтож, тем лучше. Больше времени останется на работу.
Натянув штаны и накинув рубашку, я вышел из сарая, с наслаждением потянулся. Вдохнул свежий утренний воздух. Вокруг витал запах озона. Видимо ночью прошел дождь. Трава во дворе еще хранила остатки живительной влаги. Капли дождя поблескивали на листьях кустов. Я снова потянулся... где бы тут умыться?
И тут на меня напал петух. Растопырив крылья, с диким воплем он кинулся на меня, норовя попасть клювом в лицо. Я отшатнулся, петух пролетел мимо. Должен заметить, что птица выглядела просто шикарно: яркие перья, великолепный изогнутый хвост и алый королевский гребень, слегка набекрень.
Петух, между тем, удивленно квохтнул, развернулся и вновь пошел в атаку. Я снова увернулся и наподдал ему ногой прямо под шикарный хвост. Петух подлетел вверх, возмущенно закудахтал.
На пороге появилась Евдокия Ивановна.
-- Ах ты разбойник! -- закричала она.
От её грозного окрика мы с петухом перепугались и присмирели.
-- Извини, Станислав, -- сказала Евдокия, улыбаясь, -- совсем забыла тебя предупредить. Наполеон-то мой -- такой бандит...
У меня отлегло от сердца. Это она, оказывается, на петуха закричала, а не на меня... Петух Наполеон покосился на меня красноватым глазом и гордо удалился, видимо, считая себя победителем.
-- Как спалось? -- спросила Евдокия Ивановна.
-- Спасибо, хорошо, -- машинально ответил я.
Она внимательно посмотрела на меня, потом отчего-то вздохнула и пригласила:
-- Ну, чтож, умывайся и приходи завтракать.
Завтрак состоял из молока, сметаны и горы тонких, как салфетка горячих блинов. Таких восхитительных блинов я вообще никогда не пробовал. Сама хозяйка, как и накануне, не ела, а только наблюдала, как я уничтожаю сотый по счету блин, и что-то прихлебывала из своей чашки.
Разузнав у старушки адрес местной администрации, которая была по совместительству ещё и отделением милиции, я поблагодарил свою хозяйку за сногсшибательный завтрак и отправился работать.
Поиски администрации много времени не заняли, довольно скоро я уже стоял перед нужным мне домом. Это было невысокое двухэтажное построение, вероятно, единственное такое в деревне. Я прошел по темному коридору и открыл ободранную дверь.
-- Здравствуйте, -- сказал я девушке, сидящей за столом.
Она подняла глаза от книги, которую читала и осмотрела меня с ног до головы оценивающим взглядом. За время работы в газете я привык к такому приёму и просто молча стоял и улыбался.
-- Здравствуйте, -- ответила она наконец. -- что у Вас?
-- Я журналист. Станислав Старцев, из города. Вам должны были позвонить.
-- Ах, да, конечно. Присаживайтесь. -- Она указала рукой на стул.
Я осторожно опустился на то, что стояло возле стены: стулом это можно было назвать только с большой натяжкой. Сооружение предсмертно скрипнуло, но устояло. Я принялся разглядывать девушку. Она была невысокого роста, насколько можно было судить, так как она не вставала; блондинка. Волосы чуть выше плеч были аккуратно подстрижены. Круглое лицо, молочно-белая кожа. Глаза скрывают большие очки в роговой оправе. Одета она была в мешковатый свитер неопределённого колера (это летом-то!) и простые хлопчатобумажные брюки голубого цвета.
-- Вы сегодня утром приехали? -- спросила она. -- А то мы Вас вчера ждали.
-- Вчера и приехал. Просто уже поздно было.
-- А ночевали-то где? -- грубовато спросила она.
-- Постучал в крайний дом. Такой весь беленький, и ель возле него громадная.
Девушка посмотрела на меня как-то странно.
-- У Евдокии Ивановны, что ли?
-- Да. А что?
Она сняла очки и принялась протирать стекла тряпочкой. Потом подняла на меня близорукие глаза. Вы обращали когда-нибудь внимание, какие глаза у тех, кто носит очки? В них всегда присутствует какая-то загадка. Такие люди смотрят так, словно видят что-то особенное сквозь тебя. Вот такие у нее и были глаза, серые, дымчатые. Да и сама она была довольно симпатичная без этих дурацких очков. А если еще накрасится и приоденется...
Девушка снова надела очки, и очарование пропало.
-- Странно, -- произнесла она задумчиво.
-- А чего тут странного? Мне же надо было где-то переночевать.
-- Как Вам сказать... дело в том, что Вы поселились у нашей деревенской колдуньи.
-- Ну и что, -- улыбнулся я. -- Думаете, она на меня порчу наведет?
-- Зря Вы смеетесь. Евдокия многое может. Она здесь вместо врача. Все болезни лечит. К ней из города приезжают, а иногда даже из других стран.
-- Народный целитель, что ли?
-- Вот именно, -- девушка серьезно посмотрела на меня. -- Я только одного не могу понять, почему она Вас ночевать пустила?
-- А что же тут удивительного?
-- Вроде бы ничего. Никогда не слышала, чтобы она постояльцев брала. Денег у неё и так достаточно, да ей много и не нужно, живёт скромно, дети у нее в городе, тоже не бедствуют...впрочем, это не моё дело. Да только она ничего просто так не делает. На всякий случай, будьте с ней осторожны.
-- Ладно, -- ответил я улыбаясь во весь рот. -- Не беспокойтесь. Я в колдовство не верю, так что мне ничего не грозит.
-- Ну, хорошо, -- помолчав, сказала она. -- Что привело Вас в нашу глушь?
-- Меня интересует девочка Аня, которая недавно у вас пропала. Хотелось бы узнать немного о ней. С кем дружила, у кого жила, и вообще, все, что Вы об этом знаете. Ну, и как Вас зовут. -- добавил я.
-- Знаем немного, -- вздохнула девушка, -- а зовут меня Ирина.
-- Можете звать меня Стас, -- обрадовался я.--Кстати, давай на "ты", а то у меня такое впечатление, что я экзамен сдаю…
--Давай,--легко согласилась она.--Мне тоже так удобнее. У нас тут все на "ты". Два дня назад, - продолжала Ирина, - Аня не вернулась домой. Подняли всю деревню, искали, но пока никаких результатов.
-- А как случилось, что отпустили ребенка одного, да ещё в лес? - задал я так давно мучивший меня вопрос.
-- Да никто ее не отпускал! Она девочка вроде бы тихая, вот и ушла потихонечку. От нее вообще никто ничего похожего не ожидал. Бабка спокойно в огороде возилась. Темнеть уже начало, хватилась, а девочки нет.
-- А родители где были? -- продолжал вникать я.
-- Нет у нее родителей, -- Ирина снова вздохнула. -- Погибли в автокатастрофе.
-- Как это случилось? Когда?
-- В прошлом году. Ехали все трое сюда, к бабушке, Аня жива осталась, а они... оба на месте. Вот и осталась она совсем одна. Из всех родственников у нее одна бабка. А ей уже восьмой десяток.
-- Ирина, -- сказал я, -- мне нужны точные даты. Когда пропала Аня, когда родители разбились. И все-все подробности. Если не трудно, конечно.
-- Не трудно. У нас тут есть ее документы и протокол, там все есть. Вот, -- она протянула мне тоненькую папку, -- изучайте, -- и она снова погрузилась в чтение.
Я принялся перебирать немногочисленные бумаги. Свидетельство о рождении, заявление бабки о пропаже... ещё какая-то ерунда. В это время за окном послышался какой-то шум. Ирина стремительно сорвалась с места и прилипла к окну. Я тоже бросил свое занятие, почуяв что-то более интересное, чем изучение сухих документов, и присоединился к ней.
Во дворе стояла машина -- видавший виды потрепанный УАЗ,
попросту -- "козел". Двое дюжих мужиков вытаскивали из него какой-то сверток.
-- Нашли, -- охнула Ирина и стремительно выбежала из комнаты,
начисто позабыв о моем существовании. Я рванул за ней.
Мужики сверток из машины уже вытащили. Он был мокрый, весь покрытый какими-то зеленоватыми пятнами. Неожиданно из него вывалилась маленькая детская ручка. И тут до меня наконец дошло, что, а точнее кого, они нашли.
Один из парней, здоровенный детина лет двадцати, посмотрел на меня из-под рыжего чуба и пробасил:
-- А это еще кто?
-- Журналист из города, --торопливо пояснила Ирина, -- Стас. А это, Василий, наш, можно сказать,"опер". А вот он, -- она показала на другого мужика, -- наш шофер, Виктор.
-- Ладно, -- прервал ее объяснения Василий. -- потом представишь,
подсоби-ка лучше, -- обратился он ко мне.
Я подхватил сверток. Он оказался неожиданно тяжелым. Мы занесли его в дом и уложили на стол. Я поспешно вытащил фотоаппарат и принялся снимать. Виктор развернул простыню, и я внезапно оцепенел.
-- Ты что, пресса, трупы никогда не видел? - толкнул меня в бок Василий.
Я не ответил, поскольку даже не расслышал, что он мне сказал. Я во все глаза смотрел. На столе лежала девочка примерно восьми лет,
худенькая, маленькая и, несомненно, совершенно мертвая. Ее глаза были широко распахнуты. Мокрые волосы прилипли к щеке. Нос был изуродован, разорван в клочья, словно она напоролась на что-то острое. Но дело было совсем не в этом, хотя мёртвые дети всегда вызывали у меня приступы отчаянной безнадёжности.
Я стоял и смотрел в эти серые глаза, в которых застыл ужас,
смертельный, нечеловеческий ужас. Смотрел и не мог пошевелиться,
потому что этот ужас начал охватывать и меня. Потому, что передо мной лежала девочка из моего сна, та самая, что шла по берегу реки и утонула,
провалившись в омут.
Я лежал на своем сеновале и грыз соломинку. И думал. То, что я сегодня увидел, просто не укладывалось в сознании. Неужели мой сон был вещим? Да нет, такого просто быть не может. Может, я с ума схожу? Если предположить, что мне снятся вещие сны, то, судя по моему последнему сну, где-то бродит демон по имени Белиал, который убил трёх пацанов... стоп. Хватит. Так и вправду спятить недолго. Просто я заработался, устал и не выспался. Чудится всякое... нет, девочка была просто очень похожа на ту, что мне приснилась. Скорее всего мне просто показалось и ничего особенного не произошло. Надо, наконец, и работой заняться. Я достал блокнот, карандаш и принялся набрасывать статью.
Ну вот, вроде бы и всё. Чёрт, я же ведь не спросил, как они её нашли. Вот голова садовая! С перепугу всё на свете позабыл. Придётся опять туда идти. Ну да ладно, возьму с собой машину и сразу оттуда и поеду. И так уже торчу здесь больше суток, считая с начала поездки. Шеф за такое по головке не погладит, это уж точно. Ему надо всё сразу и причём моментально.
Однако машина заводиться не пожелала. Не хватало ещё чтобы она тут сломалась, зараза такая. Я в сердцах пнул колесо. Всё, приеду и займусь, наконец, ремонтом. Или сдам её в автосервис, чтобы не возиться. Я вытащил свечи, промыл их и оставил сушиться на солнышке. Придётся опять пешком топать. Солнце уже палило нещадно, но ничего не поделаешь, коли этот "пылесос" не заводится...
На пороге милицейской избы сидел громадный кот, местной клочковатой породы. Шерсть у него было странного серо-ржавого оттенка. Кот увлечённо вылизывался, высоко задрав заднюю лапу. Заметив, что я подошёл прямо к месту его дислокации, он на минуту прекратил своё занятие и уставился на меня. В его глазах светилось презрение. Зрелище было просто потрясающее, поскольку лапу опустить он даже не удосужился. Смерив меня полным отвращения взглядом, он снова принялся намываться. Занятие, на мой взгляд, совершенно бессмысленное, поскольку шерсть его напоминала грязную мочалку.
Отмыть беднягу было, наверное, уже совершенно невозможно, если только не воспользоваться стиральной машинкой или лучше сразу бритвой.
Кота пришлось отпихнуть ногой в сторону, так как он развалился на самой дороге, а обойти такого монстра было практически невозможно.
Кот издал омерзительный звук, похожий на скрежет гвоздя по стеклу, наверно, мяукнул, и, задрав ободранный в боях хвост, лениво удалился.
Причём явно с чувством собственного достоинства и превосходства. Я усмехнулся и открыл дверь.
Ирины на месте не было, за её столом сидел Василий и перебирал какие-то бумаги. Он с трудом помещался на стуле --такой был здоровенный. Откинув со лба рыжие волосы, он хмуро посмотрел на меня.
--Привет, --сказал я, чтобы начать разговор.
--Виделись, --коротко бросил он.--Ты чего давеча удрал, как ошпаренный? В первый раз, что ли?
--Да нет,--замялся я.--Нервы не к чёрту в последнее время. Не выспался, уже вторую ночь какие-то кошмары снятся...
--А...--протянул он.--То-то я смотрю, на слабонервного вроде не похож... ты чего хотел-то?
--У меня несколько вопросов возникло...
--Давай.
Я пододвинул стул и сел рядом с ним.
--От чего она умерла? Такая рана на лице. Я понимаю, ещё вскрытия не было, но хотя бы предположительно.
--Какое ещё вскрытие, и так всё ясно. Рана не при чём, от этого не умирают. Захлебнулась она.
--Где она в лесу могла захлебнуться, вы же её в лесу нашли, да?
--Ну да, в лесу. Там колодец заброшенный, в него она и провалилась. Вот, глянь,--он пододвинул ко мне фотографии, которые рассматривал, когда я вошёл.--Я уже целый час сижу, смотрю на них и ничего понять не могу.
Это фотки из леса, когда мы её нашли. Просто мистика какая-то. Сколько здесь живу, такого места не припомню. А я тут каждый куст знаю.
--А как же вы тогда её нашли?
--Да тут у одного мужика собака есть, помесь бульдога с носорогом. А нюх у ней – породистые собаки отдыхают. Она-то нас и вывела к этой полянке. Вот сюда глянь,--он ткнул пальцем в снимок.--Крест, а под ним колодец, наверно со старых времён остался. Только непонятно, зачем над ним крест? Вот в него она и упала. Как только её угораздило туда провалиться? ...Эй, Стас, ты что? С тобой всё в порядке?
Я не промолчал, продолжая ошалело смотреть на фотографию. Все мои почти забытые волнения снова ожили. На снимке, явно недавно проявленном, но, тем не менее, очень чётко просматривалась поляна с тонким металлическим крестом посередине. Тонкие грани креста были запачканы чем-то тёмным. А рядом валялась детская игрушка --плюшевый медвежонок...
Я судорожно сглотнул и, с трудом придя в себя, ответил:
--Да нет, ничего. Наверно, показалось.
--Чего?
--Это очень напоминает мой сон.--Я немного помолчал, потом всё же решился.--Понимаешь, я поэтому тогда и сбежал. Девочка-то была как две капли воды похожа на ту, что мне приснилась. Я сначала подумал, что с ума схожу, потом решил, что просто показалось, а теперь... даже уже не знаю что и думать... всё в точности совпадает. И этот крест, омут под ним,
игрушка... бред какой-то...
Мы помолчали, потом Василий спросил:
--А там, в твоём сне... ты случайно не знаешь, почему у неё нос так разорван?
--Она на крест напоролась. Поскользнулась на траве, когда мишку поднимала и прямо на крест упала. А потом в омут соскользнула... и крест с ней тоже утонул... а потом кто-то подошёл и крест на место поставил. Так мне приснилось.
--Действительно, бред какой-то. Там глубина --метров пять, не меньше. Мы, знаешь, как намаялись, пока её вытащили? Чуть сами не утопли...
--Ну я не знаю, говорю --сон это. Только уж больно на реальность смахивает... хотя, может просто совпадение.
--Ужасов на ночь насмотрелся, что ли?
--Да не люблю я ужасы, мне их в реальной жизни предостаточно. Работа такая...
В этот момент в комнату ворвалась Ирина. Вид у неё был жутко встревоженный.
--Вась,--едва отдышавшись, выпалила она,--опять беда!
--Что ещё,--нахмурился тот.
--Пропали трое пацанов. Братья Наумовы и ещё их дружок, Никитка. Как вчера с вечера куда-то убежали, так их и не видать. Утром не пришли, сейчас уже дело к вечеру, а их всё нет. Надо искать, матери в истерике, Наумова к бабе Дусе побежала...
--Только этого нам не хватало!--Василий вскочил.--Пошли с нами,--обратился он ко мне.-- Лес прочёсывать будем, лишний человек не помешает. Пойдёшь?
--Конечно!--Я тоже вскочил со стула, чуть было его не опрокинув.--Даже если бы не позвал, всё равно увязался бы. Я же журналист, забыл?
--Отлично. Ты на машине?
--Да, только она ни хрена не заводится, зараза. Свечи почистил, но ещё не пробовал завести, решил сначала сюда зайти...
--Да Господь с ней, залезай в Уазик. Погнали.
Мы поспешно загрузились в "козёл" и машина, подпрыгивая на ухабах, понеслась в сторону леса. Остановились мы на опушке возле березняка и разошлись в разные стороны. Не знаю, сколько времени мы так бродили, иногда перекликаясь, когда я случайно вышел к развалинам какого-то старого здания. Сквозь кусты и деревья виднелись полуразрушенные стены, в кирпичах кое-где проглядывали выложенные в кладке кресты. Наверно, здесь когда-то стояла церковь, или монастырь. Одна стена сохранилась почти полностью, она возвышалась посреди леса, утопая в густой траве и кустарниках.
Я с трудом продрался сквозь заросли акации, обошёл стену и остановился, чтобы оглядеться. Место показалось чем-то смутно знакомым. С этой стороны стены травы не было, на голой земле были чем-то острым процарапаны какие-то линии, вокруг в беспорядке валялись свечи.
А возле самой стены лежало тело мальчика. Без головы.